Юрий Дружков

Кто по тебе плачет

Часть первая

Первая тетрадь

Объявили посадку на триста восьмой…

Вылет задерживали с половины дня. Как всегда в этих случаях бывает, в огромном зале аэропорта мы невольно приметили друг друга по случайным словам, похожему поведению, другим пустяковым, но выразительным приметам. Дорожные горемыки легко угадывают в гаме вокзала себе подобных и постепенно собираются кайры в условленное место в группе незнакомых людей, у которых общее - билеты на «триста восьмой», «девятый», «десятый»…

Корю себя за то, что был рассеян тогда и невнимателен к ним. Но разве можно все предвидеть? Память показывает мне будничную суету. Память… Хочу остановить ее, каждого из них остановить, крикнуть: подождите, послушайте меня, дайте мне по-другому посмотреть на вас… И я ничего не могу изменить…

Молодая мама с ребенком. Небритый монгол, или киргиз, или калмык. Старушка с мягким платком на плечах, вся такая мягкая, добрая, улыбчивая с виду, что иначе как бабушкой не хотелось ее называть. Непонятный человек в серой шляпе. Из тех, о которых можно подумать, что угодно и ничего не угадать. Помню, как удивила меня его локаторная способность, не глядя, чувствовать мелькнувшую на расстоянии любую заметную женщину. Он обязательно провожал ее глазами, чтобы затем вновь уткнуться в газеты, с которыми не расставался ни на минуту.

Несколько молодых людей, разных по внешности, но-похожих неуловимо, как бывают похожи те, кто вырос в небольшой деревне или служил в одной части. Они играли в карты на подоконнике, не обращая внимания, что рядом, какой-то возбужденный до предела высокий гражданин все время заглядывает в рукав и стучит носком ботинка о пол.

Юные студентки, двое военных, японец, увешанный аппаратами, один железнодорожник - мы все околачивались в районе буфета в ожидании, пока, наконец, невозмутимые динамики нас позовут.

Молодая привлекательная женщина терпеливо стояла в очереди к буфету. Вроде не красавица, как мог бы сказать о ней мой хороший приятель, мог сказать и добавить: а глаз не отведешь. Вроде бы не красавица в хорошо отлаженных синих джинсах…

Вокруг не было ни одного свободного места. Я приметил ее сразу и подумал: буду сидеть, пока не подойдет ее очередь, а потом встану и… Самое забавное, мне почему-то казалось, она понимает - ее ждут. Очередь подошла, я встал, даже кивнул вежливо и слегка. Она улыбнулась мне, будто в самом деле сказала: вы ждали меня, спасибо.

Эта в другом самолете, - подумал я. - В Санкт-Петербург, Киев или Ригу… Она летела вместе с нами…

Объявили посадку на «триста восьмой».

Небритый монгол, мягкая бабушка, возбужденный до предела высокий гражданин, молодые люди, среди которых в последнюю минуту появился новенький в зеленой ковбойке, мама с ребенком, юные студентки, непонятный человек с газетами, военные, железнодорожник, японец, увешанный аппаратами, женщина вроде бы не красавица - мы вошли в самолет, не зная в то мгновенье, что каждый мог и не войт в него.

Мы вошли в самолет. В нем душно и тесновато, уютно и не очень удобно для тех, кто не любит нудного и долгого лежания в кресле, тем более, когда подвижная лестница не двигается, не уходит от нас, и никто не приглашает застегнуть ремни, хотя входная дверь уже была закрыта.

Возбужденный до предела высокий гражданин застучал носком ботинка о пол. Через каждые пять минут он заглядывал в кожаный рукав. Молодые люди, с новым энергичным своим товарищем, начали играть, спокойно играть в карты на черном «дипломате». Около меня сидел погруженный в газету непонятный человек, а рядом с ним, у бежевой гладкой стены - японец. Увешанный футлярами, он что-то снимал в иллюминатор маленькой журчащей кинокамерой.

По салону прошел в хвостовую часть пилот, на ходу ответил кому-то: не волнуйтесь, летим, скоро летим. Но мы стояли, а подвижная лестница не двигалась.

А я всё думал, когда начнутся эти штучки. Они, пожалуйста, начинаются, - удивил меня своим неожиданным басом непонятный человек отрываясь от газеты.

Какие штучки? - ответил я, поскольку слова были сказаны явно для меня.

Вы не читали газет?

Не успел.

Такое творится, вы не читали!.. Эти восточные хулиганы соседей бьют. Война самая настоящая. Танки, ракеты, сорок дивизий… Наши, думаете, смотреть будут, как друзей колотят?… А там и Хабаровск недалеко. Вот и поспею к началу… Хо-орошенькому началу.

Не дай бог, - повернулась в нашу сторону бабушка. Улыбки на ее лице не было.

А что, вполне, - заметил железнодорожник. - Если наши начнут, не наши этим воспользуются. Пульнут под шумок, будто совсем не они, мы в ответ, и пошла поехала…

Стоит ли без толку паниковать? - не отрываясь от карт, негромко попросил энергичный парень в ковбойке. - Напугаете, газету бояться начнем.

Возбужденный до предела высокий гражданин сказал вдруг непонятно кому:

А ну их к чертовой матери!

Снял сверху свой кожаный чемоданчик и побежал к дверям пилотской кабины, застучал в нее резко и требовательно. Вышла стюардесса.

Откройте мне.

Пожалуйста, не волнуйтесь, мы скоро летим.

А я не хочу с вами лететь! Откройте немедленно.

А не пожалеете? - улыбнулась девушка.

Не пожалею, открывайте…

Он прыгнул в распахнутую для него дверь, единственный.

Какой грубиян, - это бабушка досадливо махнула рукой.

Мы пристегнули ремни. От лайнера укатила подвижная лестница.

Молоденькая стюардесса назвала себя, назвала фамилию пилота, город, куда мы летели, пожелала доброго пути…

Мне кажется, я помню всех, кто был в нашем длинном салоне, очень длинном салоне, мягком и сером от беленых чехлов на креслах, от мягкого света окон, от приглушенных разговоров и шелеста газет. Но я летал не один раз и никого никогда не помнил, а вернее просто не замечал.

В этом салоне я помню всех. Помню плечи, затылки вдали от меня, помню даже сумки, чемоданы в клетках над головами. Память моя помимо воли моей хочет населить наш полет необычным, не таким сухим и будничным, как все это было на самом деле. Словами значительными, движеньями значительными. Я не могу это сделать, не могу ничего придумать, но я помню их особую неповторимость. Я помню всех.

Стюардесса. У нее девичьи плавные руки, отменная походка, движения, стать, привлекающие к себе локаторные взгляды моего соседа по креслу… А впрочем, он обо мне, вероятно, то же самое думает.

А? Какие ходят? - негромко заявил о себе, а вернее начал искать, контакта со мной для долгой утомительной дороги мой сосед. И ко мне долетел слабый коньячный туман.

Летают, - сказал я не очень дружелюбно.

И летают! - непонятно чему обрадовался он. - Да и летают…

Она успокаивала небритого человека, с виду похожего на монгола, но потом оказалось, урожденного северянина, который оглядел салон, обошел его сначала из конца в конец, а теперь не спешил пристегивать ремни.

Дочка, - сказал он, переделывая Ч на С, - как же так? Где моя машина?

Что «машина» можно было только догадываться. Он говорил Ш как С.

Смотрю, нигде машины. Где машина?

Пожалуйста, не волнуйтесь, я вам объяснила, машина летит с нами. Сядем, получите вашу машину, - улыбалась стюардесса.

Я не вижу, - он еще раз оглядел багажные полки, - нет машины. Деньги платил, большие платил.

В багажнике твой автомобиль, - пошутил кто-то невидимый. - В багажнике. Мог бы сам на нем ехать к тундре своей.

У меня стирка машина, белье стирать, - обиделся неугомонный. - В детский сад белье стирать.

Мой сосед неожиданно булькнул, посмотрел на меня так, словно я понимаю, как ему весело.

Эти наивные самоеды… На трапе он приставал к девчонке: где машина, покажи машина.

Бывает, ну и что?

Все бывает… У нас вот анекдот рассказывают… Один чукча купил машину для печатанья денег. За десять тысяч. Повернешь ручку - десятка, повернешь - другая. Накрутил себе тысячу, а машина вдруг отказала. Чистая бумага пошла. Он и так и этак, ничего. Развинтил машину, а там один бумажный рулон. Машина была стиральная. Жулики приспособили…

В самом деле, смешно.

Салон, озвученный мягким ровным гудом, показалось мне, словно потянулся от напряжения всеми своими переборками, обшивками, ребрами, задрожал от натуги, вдавливая в кресла наши непрочные тела. И вдруг обмяк, завис облегченно в упругой невесомости.

Ну что же, наконец, летим…

Привыкнуть не могу. Летаю миллион раз и всегда жутковато, - заметил мой разговорчивый сосед. Как ни крути - высота. Никто не гонит, а время - деньги… Хорошо гудит, уверенно гудит. - Он кивнул, в сторону окна, туда где солидно и надежно белело на солнце неколебимое крыло. Будто гуденье шло от этой крепкой уверенной в себе неподвижности.

Удивительная книга интересной судьбы от удивительного человека. Юрий Дружков, имя ныне почти уже забытое современным читателем - тот самый человек, кому мы обязаны Карандашом и Самоделкиным. Человек, при своей жизни успевший выпустить всего одну, любимую всеми книгу (продолжение приключений Карандаша и Самоделкина вышло уже после его смерти). "Кто по тебе плачет" выпустил сын Юрия Дружкова. Более двадцати лет книга лежала "в столе", ждала, чтобы принести еще немного добра в наш злой мир.

Завязка истории достаточно простая. Мы начинаем знакомиться с тетрадями, составляющими дневник человека, пережившего авиакатастрофу. Из них мы узнаем, что самолет, на котором летел наш бедолага, упал в неизвестном месте, судя по всему - где-то в тайге. Развалился при соприкосновении с землей, утонул в озере. Из всех пассажиров выжило двое - наш герой и женщина. Имя которой мы так и не узнаем, собственно, как и имя нашего рассказчика. Выжившие, не понимающие, где именно находятся, пробуют найти хотя бы какой-то намек на цивилизацию, и после нескольких дней блуждания по однообразным лесам, поедания ягод, поедания комарами, ночевок в дуплах деревьев и засыпанных листьями ложбинах, находят нечто вроде лагеря. В нем есть запасы консервов и другой пищи. Строительные материалы. Запасы семян. Большое количество разной техники, например, пожарных машин и строительных кранов. Есть инструкции по пользованию оборудованием, строительству зданий, выращиванию овощей. Нет только одного. Людей. Правда, комаров здесь по неизвестной причине тоже нет. И птицы над лагерем почему-то летят с юга на север...

Воспаленный сериалами (особенно проакцентированным в аннотации LOST), триллерами и вообще сюжетами с острыми поворотами мозг начинает настраиваться на какие-то неожиданные сюжетные ходы, интригующие полунамеки и вуали, которые постепенно начнут ниспадать, подкидывать паззлы, складывать события в общую картину. Безусловно, общие сюжетные контуры действительно имеют место быть. Только вот с нежной бы улыбкой на лице да руки маркетологам оторвать за аннотацию к книге - она совершенно не об этом. Это особенная, удивительно светлая история о том, что такое Человек, что такое современнный человек, как нужно уметь любить, уметь жить. Как нужно искать надежду, смыслы, находить радости, когда их, казалось бы, нет. Как это важно, когда где-нибудь есть человек, который о тебе плачет.

Книга настолько неожиданно чудесная в своей простоте, что надо о ней вообще говорить в каком-то особенном формате, а не оценивать количеством звездочек. Ассоциативно возникло сравнение с двумя вещами - "Соки Земли" Кнута Гамсуна и "Бетонный Остров" Джеймса Балларда, но лишь просто сравнение. От поднимаемых всеми этими произведениями тем о человечности, людях, обществе.

Главное же, что выражает собой книга - сама личность автора. Википедия подсказывает, что Юрий Дружков вынес в своей жизни огромное количество испытаний. Заболев в три года, он лишился детства, следующие тринадцать лет жизни проведя в туберкулезной больнице, испытав и удар голодного времени тридцатых годов, и фашистскую оккупацию начала Второй мировой. А потом, спустя годы, мы получили Карандаша и Самоделкина, добрейший мир. И вот в "Кто о тебе плачет" проявляется в полной мере все добро человека, который перенес множество страданий в своей жизни. Слова, которыми наш герой вспоминает своего сынишку и его детство, которому в отличие от автора суждено состояться...честное слово, я никогда не читал ничего искреннее и добрее в отношении мужчины к собственному ребенку. Свет, прямо льющийся со страниц.

И язык... Какой прекрасный русский язык, со словами, потерянными где-то в детстве, словами, которые мы сейчас уже не употребляем, которые могут показаться устаревшими, неуместными, "стыдными". Прошло уже тридцать лет с момента написания книги - и вот просто абсолютно очевидно - нет, ребята. Нет ничего стыдного в том, чтобы быть настоящим человеком. Книга дарит это ощущение в самой полной мере.

Не люблю перечитывать книги. Даже если мне кажется, что я полностью забыла сюжет, все равно максимум на середине начинаю вспоминать, чем все кончится. А вот в детстве я еще не знала об этой своей нелюбви. Наверное, именно поэтому я перечитывала "Приключения Карандаша и Самоделкина" несметное количество раз. Даже теперь, по прошествии почти двадцати лет, смутно помню главные события моей первой любимой книги. Поддавшись ностальгическим чувствам, захотелось узнать побольше об авторе и его книгах. Тут-то я и обнаружила, что, оказывается, Юрий Дружков (или Юрий Постников) был человек очень непростой судьбы, как личной, так и писательской. Много горя выпало на его долю, начиная с самых ранних детских лет. Но, к счастью, Юрий смог преодолеть все трудности, и в результате не только Советский Союз, но и весь мир получил такого замечательного писателя ("Приключения Карандаша и Самоделкина" переведены на 18 языков!). Однако на писательском поприще Дружков является полным антиподом Донцовой. Его перу принадлежат всего лишь четыре полноценных книги и несколько сказок. Но, как говорится, лучше меньше, да лучше.

Книга "Кто по тебе плачет" относится к прозе для взрослых и была напечатана спустя двадцать лет после ее написания. То есть, это сравнительно новое произведение для читателя и, к сожалению, пока малоизвестное. Когда я выбирала очередную аудиокнигу и наткнулась на знакомое имя автора, сразу заинтересовалась. Начала слушать. Богатый и очень правильный русский язык сразу заворожил. Сюжет потихоньку затянул. Хотя, конечно, ожидать остросюжетной прозы не стоит. Вот как сам рассказчик говорит о своем произведении:
- Даже без приключений?
- А что, нельзя без них?
- Книге, наверное, нет, - предположил я. – Читать не будут.
- Не пугайте! Знаю один современный роман, этакий сериал. Что ни типаж, то сгусток стрессовых ситуаций. Переплетения между ними сгущенные, стрессовые. Но вот беда: мной, обыкновенным читателем, вдруг тоже овладела стрессовая усталость от всего этого пережима.

В этой книге вы найдёте размышления человека, попавшего в экстремальную ситуацию, обо всем, что для него важно и что он, возможно, потерял навсегда (что имели не храним, потерявши - плачем). И здесь меня ждал особенно приятный сюрприз: рассуждения отца о своем ребенке, с невероятной нежностью и всепоглощающей любовью - такое мне еще не приходилось читать. Причем все это написано с таким искренним чувством, что вызвало у меня бесконечное умиление и восхищение отцом.

Воробушек мой! Ты одарил меня этим благом - благом заботы не о себе, не о своих делах и печалях, не о своей карьере, не о своем удовольствии - заботы о другом. Человек не может ни о ком не заботиться. Эту и еще одну великую тайну открыл мне ты...
...Ты научил меня бескорыстной преданности, позволил догадаться, что это такое быть незаменимым, единственно нужным без каких-либо условий, потайной пользы для себя. Ты - мне, я - тебе, мы очень, мы так нужны друг другу! Солнышко мое, дружок настоящий, человек настоящий.

Сам же сюжет очень прост: самолет терпит крушение где-то в глухой тайге. Из всех пассажиров остаются в живых только двое - мужчина и женщина, незнакомые до этого момента. Каким-то невероятным чудом им удается спустя неделю набрести на безлюдный лагерь с огромными запасами всех человеческих благ, начиная с электрических бритв и консервов, заканчивая строительными материалами и книгами. Только вот как они не пытаются, им не удается выйти на связь с внешним миром. Неужели какая-то ужасная катастрофа постигла все человечество, оставив в живых только эти- Адама и Еву?..

Все в этой книге хорошо: и завязка, и развязка, и отношения героев, их размышления и страхи. Только одно мне омрачило все впечатление: буквально с первых страниц я испытывала жуткую антипатию к рассказчику. Он абсолютный неудачник и простофиля (чтобы не сказать "лох"), громко (и почти всегда правильно) рассуждающий о важных вещах, сам же не в состоянии заступиться за своего маленького сына, где это необходимо, но с легкостью отступается от своих убеждений в конце, перечеркивая все прожитые в тайге месяцы (просто предательство, но не хочу писать подробней, дабы избежать спойлеров). И еще умилил фрагмент, где этот очень советский человек плохо высказывается о друге-эмигранте, покинувшем такую Великую Страну в трудный момент (не забываем, в какие годы была написана книга).

В общем и целом, достойная книга. Искренне надеюсь, что она приобретет свою популярность и завоюет любовь читателя.

Достаточно неожиданная книга. Неожиданная тем, что при всей своей неординарности она оказалась невостребованной ни читателем, ни издателем. Неожиданная своим сюжетом, действие которого действительно начинается авиакатастрофой пассажирского лайнера над бескрайней сибирской тайгой. Неожиданная своими многочисленными умными и серьезными размышлениями о жизни.
Однако, чтобы прочитать этот роман и получить от него удовольствие, требуется терпение, терпение и еще терпение: сейчас так не пишут (автор умер в 1983) - динамики в книге не так много, а вот эмоций, воспоминаний, размышлений - весьма и весьма... Возможно на сегодняшний момент, в наше прагматичное время, может показаться, что автор в каких-то моментах даже переигрывает. Но не надо забывать, сколько лет назад писалась эта вещь.
Как итог. Читать такую книгу, конечно, надо, да и увлекательности в ней при не очень большом объеме достаточно, но при этом надо четко понимать, что это ни в коем случае не легкая развлекательная литература, здесь при чтении надо думать и сопереживать...

Оценил книгу

Не люблю перечитывать книги. Даже если мне кажется, что я полностью забыла сюжет, все равно максимум на середине начинаю вспоминать, чем все кончится. А вот в детстве я еще не знала об этой своей нелюбви. Наверное, именно поэтому я перечитывала "Приключения Карандаша и Самоделкина" несметное количество раз. Даже теперь, по прошествии почти двадцати лет, смутно помню главные события моей первой любимой книги. Поддавшись ностальгическим чувствам, захотелось узнать побольше об авторе и его книгах. Тут-то я и обнаружила, что, оказывается, Юрий Дружков (или Юрий Постников) был человек очень непростой судьбы, как личной, так и писательской. Много горя выпало на его долю, начиная с самых ранних детских лет. Но, к счастью, Юрий смог преодолеть все трудности, и в результате не только Советский Союз, но и весь мир получил такого замечательного писателя ("Приключения Карандаша и Самоделкина" переведены на 18 языков!). Однако на писательском поприще Дружков является полным антиподом Донцовой. Его перу принадлежат всего лишь четыре полноценных книги и несколько сказок. Но, как говорится, лучше меньше, да лучше.

Книга "Кто по тебе плачет" относится к прозе для взрослых и была напечатана спустя двадцать лет после ее написания. То есть, это сравнительно новое произведение для читателя и, к сожалению, пока малоизвестное. Когда я выбирала очередную аудиокнигу и наткнулась на знакомое имя автора, сразу заинтересовалась. Начала слушать. Богатый и очень правильный русский язык сразу заворожил. Сюжет потихоньку затянул. Хотя, конечно, ожидать остросюжетной прозы не стоит. Вот как сам рассказчик говорит о своем произведении:

Даже без приключений?
- А что, нельзя без них?
- Книге, наверное, нет, - предположил я. – Читать не будут.
- Не пугайте! Знаю один современный роман, этакий сериал. Что ни типаж, то сгусток стрессовых ситуаций. Переплетения между ними сгущенные, стрессовые. Но вот беда: мной, обыкновенным читателем, вдруг тоже овладела стрессовая усталость от всего этого пережима.

В этой книге вы найдёте размышления человека, попавшего в экстремальную ситуацию, обо всем, что для него важно и что он, возможно, потерял навсегда (что имели не храним, потерявши - плачем). И здесь меня ждал особенно приятный сюрприз: рассуждения отца о своем ребенке, с невероятной нежностью и всепоглощающей любовью - такое мне еще не приходилось читать. Причем все это написано с таким искренним чувством, что вызвало у меня бесконечное умиление и восхищение отцом.

Воробушек мой! Ты одарил меня этим благом - благом заботы не о себе, не о своих делах и печалях, не о своей карьере, не о своем удовольствии - заботы о другом. Человек не может ни о ком не заботиться. Эту и еще одну великую тайну открыл мне ты...
...Ты научил меня бескорыстной преданности, позволил догадаться, что это такое быть незаменимым, единственно нужным без каких-либо условий, потайной пользы для себя. Ты - мне, я - тебе, мы очень, мы так нужны друг другу! Солнышко мое, дружок настоящий, человек настоящий.

Сам же сюжет очень прост: самолет терпит крушение где-то в глухой тайге. Из всех пассажиров остаются в живых только двое - мужчина и женщина, незнакомые до этого момента. Каким-то невероятным чудом им удается спустя неделю набрести на безлюдный лагерь с огромными запасами всех человеческих благ, начиная с электрических бритв и консервов, заканчивая строительными материалами и книгами. Только вот как они не пытаются, им не удается выйти на связь с внешним миром. Неужели какая-то ужасная катастрофа постигла все человечество, оставив в живых только эти- Адама и Еву?..

Все в этой книге хорошо: и завязка, и развязка, и отношения героев, их размышления и страхи. Только одно мне омрачило все впечатление: буквально с первых страниц я испытывала жуткую антипатию к рассказчику. Он абсолютный неудачник и простофиля (чтобы не сказать "лох"), громко (и почти всегда правильно) рассуждающий о важных вещах, сам же не в состоянии заступиться за своего маленького сына, где это необходимо, но с легкостью отступается от своих убеждений в конце, перечеркивая все прожитые в тайге месяцы (просто предательство, но не хочу писать подробней, дабы избежать спойлеров). И еще умилил фрагмент, где этот очень советский человек плохо высказывается о друге-эмигранте, покинувшем такую Великую Страну в трудный момент (не забываем, в какие годы была написана книга).

В общем и целом, достойная книга. Искренне надеюсь, что она приобретет свою популярность и завоюет любовь читателя.

Оценил книгу

Что будет, если два абсолютно чужих друг-другу человека окажутся в одиночестве посреди тайги, совсем без вещей и снаряжения? Думаете читателя такого сюжета ожидает приключенческий роман о преодолении или какая-никакая мистика-фантастика? А вот и нет! Не верьте! Здесь все не то, чем кажется! Из аннотации к роману в первую очередь следует вынести слова «философская притча», а все остальное уже так, для антуражу.

Повествование построено в форме дневника с разбиением на тетради, охватывающие достаточно продолжительные промежутки времени. При этом привязка к датам полностью отсутствует. Сюжет начинается весьма бодро, после крушения пассажирского самолета где-то над тайгой счастливым образом выживают двое пассажиров, в контексте романа - безымянные мужчина и женщина. Через неделю пути через лес путники натыкаются на оставленный кем-то недостроенный поселок, в котором имеется все для продолжительного пребывания в изоляции: вода, еда, электричество, тепло, одежда и медикаменты. Герои до самого конца не понимают где они находятся, и чем дальше, тем больше у них появляется вопросов. Почему люди покинули город, в котором работа по обустройству была начата, но не закончена? Куда они ушли? Вернутся ли? Почему счетчик Гейгера щелкает как при высоких уровнях радиации? И сколько тогда им осталось жить, если уровень действительно превышает ному? Куда делись все комары из леса? Почему птицы здесь осенью летят с юга на север? Откуда постоянно идет энергия в постройки, если ветряной генератор не всегда работает? Почему молчит радио? Почему на отправленные сигналы по рации никто не откликается? А вдруг пока они летели в самолете на земле что-то случилось? Глобальная катастрофа, эпидемия опасной инфекции, да даже ядерная война! И какого черта тут вообще происходит?! Вся мистика в конце объясняется вполне логично и обыденно. От обещанного аннотацией LOSTа здесь лишь общее таинственно-мистическое настроение. А ведь кто-то, увидев аннотацию, ждал! Наверняка! Но загадочная и напряженная атмосфера, в которой происходят события в начале, мне очень понравилась. А дальше, чем ближе к концу, тем больший упор делается на эмоции и размышления главного героя, чему очень сильно способствует выбранная автором форма повествования. Кому-то герой может показаться чересчур эмоциональным, но этому вполне можно найти оправдание в нестандартной ситуации, в которую попали персонажи.

По сути, сами злоключения героев здесь играют весьма второстепенную роль и служат фоном для рассмотрения поведения людей в изоляции и межличностных отношений в маленькой группе. Эта книга о любви, о человечности, о том, как не забыть кто ты, как продолжать помнить ради кого и чего ты живешь, о том, как не потерять надежду в безвыходной, казалось бы, ситуации.

Что качается персонажей, то если мужчина, ввиду того что он рассказчик, вырисовывается очень подробно, то безымянный женский персонаж просто до ужаса плоский и поверхностный. Впрочем, чего еще следует ожидать от книги, написанной мужчиной от лица мужчины в форме исповеди? Вот то-то и оно! И вообще, считаю что без любовной линии вполне можно было обойтись. Почему взаимодействие разнополых героев непременно нужно сводить к одному и тому же? Вот только не надо мне про невозможность дружбы между мужчиной и женщиной рассказывать! Ха!

Большую часть книги главный герой отождествлялся у меня с самим автором. Видимо так и задумано? В какой-то момент даже возникло подозрение, а вдруг описанная в истории ситуация имела место в жизни Юрия Дружкова, но подтверждения не нашлось. Моменты, в которых автор через персонажа рассказывает о любви к своему маленькому сыну Валентину, написаны очень тепло и трогательно. Одно из самых светлых описаний на моей памяти. Любовью отца к сыну здесь пропитана буквально каждая страница, ведь в самые трудные моменты герой вспоминает именно маленького Валю, который наверняка где-то там ждет когда отец вернется домой из затянувшейся командировки.

В общем, пальцем в небо при выборе я попала весьма удачно, приятная книга, но не без определенных недостатков, конечно.

Оценил книгу

Мне очень сложно представить, что по тем или иным причинам мир вокруг бы опустел, и я оказалась, например, в лесу или на необитаемом острове в полном одиночестве. Даже допустим не в одиночестве, а в компании абсолютно незнакомого мне человека, человека, который не является в моей жизни кем-то значительным, который не связывает меня с окружающим миром.

Еще труднее представить, куда могут завести меня мысли в такой ситуации. О чем я буду думать в первую очередь, о ком вспоминать, о чем жалеть, какой бы мне показалась моя жизнь? И как же не сойти с ума наедине со своими мыслями и само копанием? Как не убить в себе веру в надежду на спасение, веру, что где-то там, в «настоящей» жизни, тебя ждут, по тебе плачут…

Герои этой книги находятся в уникальных условиях: вдали от цивилизации, своей жизни, своей семьи, но все же они имеют все необходимое для жизни. Это как бросить все и уехать в деревню, но все же это не то же самое…

Как же найти смысл своей жизни в таких условиях, что делать, для чего двигаться? Как спастись от постоянных мыслей и воспоминаний о прошлой жизни, от постоянного анализа своей жизни, от осознания своих ошибок, предательства? И когда герои погружались в эти мысли, мне по-настоящему становилось страшно от осознания того, что если я начну копать, то и в своей жизни найду много несовершенств и ошибок. Страшно об этом задумываться, хотя я понимаю, что это необходимо. Да, мне не было панически страшно, когда с главными героями случилась трагедия, а вот их мысли действительно испугали меня. Все страхи главных героев живут в каждом из нас, они скребут нас изнутри, но их заглушает жизнь, дела, заботы. Но когда ты остаешься один на долгое время, они вырываются наружу, и ничего сделать нельзя…

Возможно ли счастье в таких условиях? Счастье для двух незнакомых людей, вырванных из своей привычной жизни, жизни без повседневных хлопот, без привязанностей и семьи, без тех привычных мелочей, наполняющих каждый обычный день «той» жизни? Да, у них все есть крыша над головой, еда, можно даже придумать себе занятие по душе, а можно и ничего не делать. Но думаю, что полного и безоговорочного счастья в таких условиях быть не может. В минуты радости они всегда оглядывались назад, их всегда преследовала тоска по прежней жизни и мысли, что все, что с ними происходит, временно, они вернутся обратно. Но возможно ли безболезненное возвращение после долгого уединения?

Эта книга задела меня. Тысяча мыслей, сомнений, вопросов роятся в голове и не дают покоя. Я не смогла заставить себя встать на место героев, потому что это действительно страшно! Страшно осознать, что твоя жизнь была не правильной, что ты делал одни ошибки: обижал близких, слишком мало внимания уделял семье, ставил перед собой не правильные задачи, выбирал не правильные пути. Страшно от того, что возможно настанет момент, когда у тебя больше не будет шанса все исправить. Я задвигаю все эти мысли подальше, я не хочу об этом думать. Надо, но у меня не хватает смелости и сил... А героям пришлось...

Книга меня действительно удивила, я не была готова к таким переживаниям, слишком сильно, слишком больно, слишком страшно, слишком откровенно!

Очень сильная книга, заставляющаяся задуматься, при прочтении которой не раз на глазах выступают слезы. Мужчина и женщина, оказывающиеся в "райском" месте, где есть все, что необходимо для жизни - огромные и разнообразные запасы еды, обуви, одежды, книг, фильмов, есть дом, тепло, свет, словом всё, но нет главного - людей.
Собственно говоря, книга эта - психологический роман, в котором всё, происходящее с героями несет второстепенную нагрузку. Главное - их переживания. Этот ужас, охватывающий их при мысли, что на Земле из-за какой-то непонятной катастрофы больше не осталось людей, и еще больший ужас при мысли никогда не увидеть своих детей. Это запоздалое раскаяние о том, сколько раз они предавали своих детей, бросали из-за работы или других "важных" дел. Причем речь идет о хороших, по обычным меркам, родителях. Главная героиня при этом "особенно отличилась", постоянно мотаясь по работе, не уделяя должного внимания ребенку, и с ней более-менее ясно. А вот главный герой, от лица которого идет повествование, вроде бы очень хороший отец, который действительно очень много вренмени проводил с ребенком, но и он на протяжении всей книги постоянно терзается воспоминаниями, переживая заново все те мелкие предательства, которые он совершил по отношению к своему сыну - где-то одернул "на людях", погасив его искреннюю радость или желание помочь, где-то не защитил толком. Какие-то мелочи, которые происходят в нашей повседневной жизни со всеми, и кажутся нам ерундой. А они ранят детскую душу, только мы в суматохе жизни этого не замечаем. Эту книгу обязательно надо прочесть родителям маленьких детей, чтобы задуматься, а правильно ли я делаю, отмахиваясь от ребенка, сидя перед телевизором, и законно отдыхая после тяжелого дня. Может стоит пойти позаниматься с ним вместе какой-нибудь скучной для взрослого ерундой, и увидеть, как горят радостью и счастьем его глаза?
Ведь время уходит, и его не вернешь. Мне кажется, что эта одна из лучших сегодня книг по воспитанию - воспитанию родителей. И ее очень важно прочесть всем тем, кто за повседневной суетой забыл, что напоить, накормить, обеспечить своего ребенка игрушками, музыкальной школой, спортивной секцией, гувернанткой - англичанкой и т.д. - хорошо, на мало. Маленькому ребенку нужны родители, которые, отставив свои взрослые дела, могут посвятить ему время, поиграться с ним, побаловаться, и дать ему то чувство надежности и уверенности в их любви, без которого ему очень плохо. Обо всем этом заставляет задуматься эта книга. Купите ее обязательно. Она действительно стоит этого.

Первая тетрадь

Объявили посадку на триста восьмой…

Вылет задерживали с половины дня. Как всегда в этих случаях бывает, в огромном зале аэропорта мы невольно приметили друг друга по случайным словам, похожему поведению, другим пустяковым, но выразительным приметам. Дорожные горемыки легко угадывают в гаме вокзала себе подобных и постепенно собираются кайры в условленное место в группе незнакомых людей, у которых общее – билеты на «триста восьмой», «девятый», «десятый»…

Корю себя за то, что был рассеян тогда и невнимателен к ним. Но разве можно все предвидеть? Память показывает мне будничную суету. Память… Хочу остановить ее, каждого из них остановить, крикнуть: подождите, послушайте меня, дайте мне по-другому посмотреть на вас… И я ничего не могу изменить…

Молодая мама с ребенком. Небритый монгол, или киргиз, или калмык. Старушка с мягким платком на плечах, вся такая мягкая, добрая, улыбчивая с виду, что иначе как бабушкой не хотелось ее называть. Непонятный человек в серой шляпе. Из тех, о которых можно подумать, что угодно и ничего не угадать. Помню, как удивила меня его локаторная способность, не глядя, чувствовать мелькнувшую на расстоянии любую заметную женщину. Он обязательно провожал ее глазами, чтобы затем вновь уткнуться в газеты, с которыми не расставался ни на минуту.

Несколько молодых людей, разных по внешности, но-похожих неуловимо, как бывают похожи те, кто вырос в небольшой деревне или служил в одной части. Они играли в карты на подоконнике, не обращая внимания, что рядом, какой-то возбужденный до предела высокий гражданин все время заглядывает в рукав и стучит носком ботинка о пол.

Юные студентки, двое военных, японец, увешанный аппаратами, один железнодорожник – мы все околачивались в районе буфета в ожидании, пока, наконец, невозмутимые динамики нас позовут.

Молодая привлекательная женщина терпеливо стояла в очереди к буфету. Вроде не красавица, как мог бы сказать о ней мой хороший приятель, мог сказать и добавить: а глаз не отведешь. Вроде бы не красавица в хорошо отлаженных синих джинсах…

Вокруг не было ни одного свободного места. Я приметил ее сразу и подумал: буду сидеть, пока не подойдет ее очередь, а потом встану и… Самое забавное, мне почему-то казалось, она понимает – ее ждут. Очередь подошла, я встал, даже кивнул вежливо и слегка. Она улыбнулась мне, будто в самом деле сказала: вы ждали меня, спасибо.

Эта в другом самолете, – подумал я. – В Санкт-Петербург, Киев или Ригу… Она летела вместе с нами…

Объявили посадку на «триста восьмой».

Небритый монгол, мягкая бабушка, возбужденный до предела высокий гражданин, молодые люди, среди которых в последнюю минуту появился новенький в зеленой ковбойке, мама с ребенком, юные студентки, непонятный человек с газетами, военные, железнодорожник, японец, увешанный аппаратами, женщина вроде бы не красавица – мы вошли в самолет, не зная в то мгновенье, что каждый мог и не войт в него.

Мы вошли в самолет.

В нем душно и тесновато, уютно и не очень удобно для тех, кто не любит нудного и долгого лежания в кресле, тем более, когда подвижная лестница не двигается, не уходит от нас, и никто не приглашает застегнуть ремни, хотя входная дверь уже была закрыта.

Возбужденный до предела высокий гражданин застучал носком ботинка о пол. Через каждые пять минут он заглядывал в кожаный рукав. Молодые люди, с новым энергичным своим товарищем, начали играть, спокойно играть в карты на черном «дипломате». Около меня сидел погруженный в газету непонятный человек, а рядом с ним, у бежевой гладкой стены – японец. Увешанный футлярами, он что-то снимал в иллюминатор маленькой журчащей кинокамерой.

По салону прошел в хвостовую часть пилот, на ходу ответил кому-то: не волнуйтесь, летим, скоро летим. Но мы стояли, а подвижная лестница не двигалась.

– А я всё думал, когда начнутся эти штучки. Они, пожалуйста, начинаются, – удивил меня своим неожиданным басом непонятный человек отрываясь от газеты.

– Какие штучки? – ответил я, поскольку слова были сказаны явно для меня.

– Вы не читали газет?

– Не успел.

– Такое творится, вы не читали!.. Эти восточные хулиганы соседей бьют. Война самая настоящая. Танки, ракеты, сорок дивизий… Наши, думаете, смотреть будут, как друзей колотят?… А там и Хабаровск недалеко. Вот и поспею к началу… Хо-орошенькому началу.

– Не дай бог, – повернулась в нашу сторону бабушка. Улыбки на ее лице не было.

– А что, вполне, – заметил железнодорожник. – Если наши начнут, не наши этим воспользуются. Пульнут под шумок, будто совсем не они, мы в ответ, и пошла поехала…

– Стоит ли без толку паниковать? – не отрываясь от карт, негромко попросил энергичный парень в ковбойке. – Напугаете, газету бояться начнем.

Возбужденный до предела высокий гражданин сказал вдруг непонятно кому:

– А ну их к чертовой матери!

Снял сверху свой кожаный чемоданчик и побежал к дверям пилотской кабины, застучал в нее резко и требовательно. Вышла стюардесса.

– Откройте мне.

– Пожалуйста, не волнуйтесь, мы скоро летим.

– А я не хочу с вами лететь! Откройте немедленно.

– А не пожалеете? – улыбнулась девушка.

– Не пожалею, открывайте…

Он прыгнул в распахнутую для него дверь, единственный.

– Какой грубиян, – это бабушка досадливо махнула рукой.

Мы пристегнули ремни. От лайнера укатила подвижная лестница.

Молоденькая стюардесса назвала себя, назвала фамилию пилота, город, куда мы летели, пожелала доброго пути…

Мне кажется, я помню всех, кто был в нашем длинном салоне, очень длинном салоне, мягком и сером от беленых чехлов на креслах, от мягкого света окон, от приглушенных разговоров и шелеста газет. Но я летал не один раз и никого никогда не помнил, а вернее просто не замечал.

В этом салоне я помню всех. Помню плечи, затылки вдали от меня, помню даже сумки, чемоданы в клетках над головами. Память моя помимо воли моей хочет населить наш полет необычным, не таким сухим и будничным, как все это было на самом деле. Словами значительными, движеньями значительными. Я не могу это сделать, не могу ничего придумать, но я помню их особую неповторимость. Я помню всех.

Стюардесса. У нее девичьи плавные руки, отменная походка, движения, стать, привлекающие к себе локаторные взгляды моего соседа по креслу… А впрочем, он обо мне, вероятно, то же самое думает.

– А? Какие ходят? – негромко заявил о себе, а вернее начал искать, контакта со мной для долгой утомительной дороги мой сосед. И ко мне долетел слабый коньячный туман.

– Летают, – сказал я не очень дружелюбно.

– И летают! – непонятно чему обрадовался он. – Да и летают…

Она успокаивала небритого человека, с виду похожего на монгола, но потом оказалось, урожденного северянина, который оглядел салон, обошел его сначала из конца в конец, а теперь не спешил пристегивать ремни.

– Дочка, – сказал он, переделывая Ч на С, – как же так? Где моя машина?

Что «машина» можно было только догадываться. Он говорил Ш как С.

– Смотрю, нигде машины. Где машина?

– Пожалуйста, не волнуйтесь, я вам объяснила, машина летит с нами. Сядем, получите вашу машину, – улыбалась стюардесса.

– Я не вижу, – он еще раз оглядел багажные полки, – нет машины. Деньги платил, большие платил.

– В багажнике твой автомобиль, – пошутил кто-то невидимый. – В багажнике. Мог бы сам на нем ехать к тундре своей.

– У меня стирка машина, белье стирать, – обиделся неугомонный. – В детский сад белье стирать.

Мой сосед неожиданно булькнул, посмотрел на меня так, словно я понимаю, как ему весело.

– Эти наивные самоеды… На трапе он приставал к девчонке: где машина, покажи машина.

– Бывает, ну и что?

– Все бывает… У нас вот анекдот рассказывают… Один чукча купил машину для печатанья денег. За десять тысяч. Повернешь ручку – десятка, повернешь – другая. Накрутил себе тысячу, а машина вдруг отказала. Чистая бумага пошла. Он и так и этак, ничего. Развинтил машину, а там один бумажный рулон. Машина была стиральная. Жулики приспособили…

В самом деле, смешно.

Салон, озвученный мягким ровным гудом, показалось мне, словно потянулся от напряжения всеми своими переборками, обшивками, ребрами, задрожал от натуги, вдавливая в кресла наши непрочные тела. И вдруг обмяк, завис облегченно в упругой невесомости.

Ну что же, наконец, летим…

– Привыкнуть не могу. Летаю миллион раз и всегда жутковато, – заметил мой разговорчивый сосед. Как ни крути – высота. Никто не гонит, а время – деньги… Хорошо гудит, уверенно гудит. – Он кивнул, в сторону окна, туда где солидно и надежно белело на солнце неколебимое крыло. Будто гуденье шло от этой крепкой уверенной в себе неподвижности.

Духота сменилась летучей прохладой. Ожили, начали двигаться, притихшие было, такие разные попутчики.

– Только лететь бы нам в другую сторону, – сказал он, – а то в самое пекло угодим, к началу…

На дорожку салона вышел, а вернее спрыгнул с кресла маленький мальчик и пошел по упругому коврику, оглядывая всех нас веселыми глазами.

Он остановится около меня, загадал почему-то я. Малыш в самом деле остановился рядом.

– Летим? – наклонился я к нему.

– А мне совсем не страшно, – сказал мальчик.

– И мне тоже не страшно.

– И маме не страшно, – сказал мальчик.

– Она у тебя храбрая?

– Нет, она добрая.

Молодая привлекательная женщина, вроде бы не красавица, повернулась к нам.

– И красивая, – подмигнул сосед. – Видишь, мама волнуется, беги к ней.

Мальчик оглянулся.

– Это не моя мама, – громко сказал он, и женщина улыбнулась ему.

– А я бы не стал отказываться, – откровенничал сосец. – Подумай сначала, такая мама всем подойдет.

– Вы умеете надувать шарики? – спросил у меня мальчик.

– А ты не умеешь?

– Он очень крепкий.

Мальчик протянул мне сморщенный голубой мешочек.

– А шнурок у тебя есть?

– У меня есть нитка от катушки.

Он показал мне спутанную белую нитку.

– Настоящий мастер никогда не станет надувать шарик с ниткой, – поглядел на мальчика парень, играющий в карты чуть позади нас, видно, главный в своей кампании.

– Вот видишь, я мастер, а шнурка у нас, кажется, нет, – сказал я.

– Передай мастерам этот замечательный крепкий шнурок.

Парень вынул шнурок из ботинка, скинутого на пол, и подал его приятелю, который стоя тоже играл в карты.

– А сам как пойдешь? – удивилась бабушка, привычно и уютно расположенная в самолетном кресле, как на домашнем диване.

– Гулянки мои кончились. Мне сапоги приготовлены…

Я надул шарик, перевязав его подаренным шнурком, и подал мальчику.

– А мама не могла, – похвалил меня мальчонка, и подкинул шар.

Он скрипнул о потолок синим боком, полетел в сторону, там его шлепнули снова к мальчику, но шар полетел не туда, куда надо. Началась небольшая, но довольно шумная сидячая кутерьма-погоня за голубым шариком.

– Иди к нам, – позвал мальчика парень, играющий в карты. – Я тебе дам апельсин. У меня их две сетки, один ящик и один в кармане. Вот.

– Как бы этот ящик тебе на голову не плюхнул. На бок завали, войдет, – подала совет улыбчивая бабушка.

– Он мягкий, – ответил парень, – фрукты спружинят.

Мальчик потопал к нему, обняв руками свой шар.

– Иди, учись, бубны козыри, – съязвил сосед. – картинки тебе покажут.

– Не надо ему так, – попросил я. – Громко вы… Не надо… И женщины обидятся.

– А что я сказал обидного? – поднял брови сосед. – Вот ее, предполагаемую, как выяснилось, ошибочно, маму, – сосед кивнул в сторону молодой женщины, – громко назвал красивой. Ну и что? Вы заметили, как она улыбнулась?…

Почему тянет меня так подробно сказать о нем, о чукче с машиной, о стюардессе, о мальчике с голубым шаром, обо всех остальных, веселых или хмурых, усталых или бодрых, пожилых или молодых? Каждое необязательное, пустяковое слово, движение, взгляд, поступок – всё это будет кому-нибудь на свете нужно. Кому?

– Таким словам ни одна баба не обидится… Хотя, между нами говоря, если б кто знал, как невыносимо скучно иметь при себе постоянно только лишь красивую женщину и больше ничего, – добавил непонятный человек с газетами.

В салон вошла стюардесса. На легкой тележке она везла кофейный дымок и все, что к нему полагалось. Чуткие глаза моего соседа повернулись к ней. Стюардесса подошла к нашим креслам. Он взял у нее поднос, подчеркнуто элегантно, едва заметно склонив голову.

– Чья коробка с апельсинами? – заметила девушка. – Поправьте, пожалуйста, пока не упала кому-нибудь…

Парень встал и начал двигать коробку. На мой взгляд, она покоилась надежно и крепко, но входила на две трети, выдаваясь над креслами оранжевым боком.

– Кто проиграет, – сядет на это место, – предупредил парень.

О чем я думал в те минуты? Кажется, ни о чем…

О снежно-серых облаках, настеленных бесконечно от края до края над лесами, дорогами, поселками, над которыми, наверное, летели мы, не видя ничего на такой огромной высоте, ничего кроме ощутимой тверди облаков. О небе, открытом на все четыре стороны света, о небе, где никогда не бывает ни единой тучки, они лежат на земле. Облака не для неба, они для мокрой темной земли…

Я никогда не летал в такую даль, поэтому сначала меня удивила непринужденность, с какой мой сосед скинул с ног ботинки. Он вытянул ноги, опустив газету на колени, блаженно зевнул и закрыл глаза. Я посмотрел вокруг. Парень, игравший в карты, соединил свои полуботинки одним шнурком, привесил их к сиденью, а когда заметил, как я гляжу на его приготовления, подмигнул мне:

– Иначе убегут. Однажды я левый ботинок по всему салону искал.

– Непутевые твои ботинки, – сказала ему бабушка, – в хозяина подкидного. Такие же непутевые.

– Чем я вас обидел, мамаша? – улыбался парень.

– Сказали тебе, подвинь ящик, а ты упрямый.

– Да я за ними два часа в очереди стоял, больше видеть их не могу, не то что шевелить.

– Зачем тогда покупал?

– На семечки.

– На семечки? Апельсины? А, сажать в огороде надумал, шутник?

– Посею там, где одни медведи живут, в тайге.

– Непутевый.

Бабушка сидела в мохнатых серых носках. Шлепанцы она завернула в газету и положила их себе в кресло.

Японец лаковые свои ботинки не снял. Я поглядел осторожно, так, чтобы он этого не заметил. Потом я увидел ее ноги, обутые в туфли ноги молодой женщины, а может быть и девушки в синих джинсах. Трое нас, обутых на весь лайнер, пришел я к весьма глубокому наблюдению. Она, японец и я. Уже небольшая обособленная каста не разуваемых.

Настала очень долгая тишина, если она, может быть, тишина – в замкнутом гудящем от внешнего могучего напряжения, салоне. Окна становились как бы черными зеркалами, темнея с каждой минутой, вбирая в себя отражения сонных людей, свет неярких плафонов над ними, создавая рядом такой же, летящий в пространстве, одинаковый с нами салон, и только блики на крыльях иногда выдавали, что это нереальный, зыбкий, невесомый, как тень, мираж. Ночь летела навстречу нам с востока, а мы торопились навстречу ей.

Вдруг на дорожке посреди салона я увидел маленький детский ботинок. Он притаился на ковре, смешно подняв кверху ремешок, похожий на хвостик, и смотрел на меня черным глазом-пуговкой, будто убежал от своего хозяина и теперь боялся, как бы его не поймали, подкрадывался ко мне, помахивая ремешком или хвостиком. Вибрация заставила его скользить по мягкому зеленому ворсу.

Я едва удержался, чтобы не сказать ему «кис-кис», таким выглядел он живым и веселым этот маленький рыжий ботинок, похожий, наверное, на своего хозяина. Я даже протянул руку, чтобы слегка погладить рыжий бочок, или хвостик, или просто прикоснуться к нему. И неловко, нелепо замер, забыв отвести руку. Молодая женщина, склонив голову, смотрела на меня и на этот озорной ботиночек и улыбалась мне, ему, нам. Все вокруг спали, а мы, почти против друг друга, улыбались неизвестно чему, а хвостик подрагивал и буквально спешил убежать от нас в темный угол, под мягкое кресло.

Она счастливо засмеялась, опустилась перед ботиночком совсем у моих ног, взяла его в пригоршни, как настоящего котенка и отнесла туда, где спал на руках у матери маленький отважный мальчик. Я видел только его безмятежную макушку, смешной хохолок на ней, похожий на взъерошенный хвостик.

Мой сосед поднял голову, будто прислушиваясь к ровному гулу моторов.

– Гудит, – сказал он, потягиваясь, – хорошо гудит.

– Усыпляет.

– И пускай себе, лишь бы гудел, пока в небе. Никогда не забуду одну злую шутку… Да… сели ночью в Томске. Я на променад не вышел, а рядом один уснул. Открывает глаза, тишина, самолет пустой, дверь открыта. В чем дело, спрашивает. А я брякнул, как ударил: падаем… Вспоминать совестно. Валидолом отходился, бедняга…

Он поник, укрытый газетой, как пледом, и снова надолго оставил меня в покое.

Высота. Почти безмерная высота. Как она потаенно вбирается и холодеет внутри каждого из нас от взгляда на черную мистику, окон, алые блики на крыльях, тонкие стены, тонкий потолок и дрожащий пол под нами…

… Когда моему мальчику было три года, он попросил меня подняться вместе с ним на последний этаж дома, в котором он живет со дня своего рождения. Коренные первоэтажники, мы вошли в тесный лифт, как в настоящую космическую кабину, огляделись вокруг, не торопясь, нажали кнопку, стали подниматься выше, выше, выше. Я чувствовал, как замирает в руке моей ладошка мальчика, идет от нее ко мне живое волненье, самый начальный восторг высоты.

Рано ему, подумал я. Чего доброго сам начнет бегать к лифту и котенком гулять по карнизам-перилам. Я хотел найти какую-нибудь при чину, остановить лифт, отложить путешествие, но малыш так потянул меня к себе, столько было в нем благодарной живой радости ко мне, виновнику восхождения, предводителю экспедиции, что я засмеялся и выпрямился, широко поставив ноги, как ставит их, наверное, кто-нибудь на палубе корабля.

Мы открыли дверь на общую лоджию, шагнули прямо к синему обрыву, мальчонка замер, не понимая, как стали вдруг игрушечными, далеко внизу, огромные троллейбусы, дымные самосвалы, бывшие совсем недавно такими сердитыми великанами. Над маленькой улицей плыл по каналу-ручейку маленький теплоход, а за этим каналом белело, синело, сверкало солнечными блестками-окнами нескончаемое Тушино со всеми своими домами, деревьями, башнями, трубами. Ветер летел отовсюду: сбоку, сверху, снизу. Я поднял, взял его на руки, ошеломленного мальчика, будто не доверяя шальному ветру, летучей высоте, а мальчик мой вдруг обхватил меня, единственного, кто был привычным и надежным в этом улетающем неизвестно куда пространстве, и сказал такое, что на миг оледенило самое сердце во мне.

– Папочка, а ты не бросишь меня?

Я прижал его к себе, содрогаясь от нежности.

– Что ты, маленький мой? Что ты… что ты… что ты? – бормотал я.

Первое путешествие, первое открытие высоты, сияния. Открытие света и первое ощущение возможного или невозможного предательства. Мальчик мой…

…А самолет между тем висел, казалось, неподвижно в плотном и черном. И только ровный гул передавал ощущение полета. Гудит, вдруг сказал я сам себе словами соседа, хорошо гудит…

…И даже теперь, один на один с листом белой бумаги я чувствую, с какой неохотой, с какой тягостью берусь я написать о том, что было с нами потом, как откладываю от одной строчки к другой, сделавшее меня седым, воспоминание…

Сначала в окнах, одно мгновение, был ослепляющий невыносимо яркий алый свет. Мы окунулись в него, и кромешный вселенский грохот ударил по всем жилкам и ребрам нашей хрупкой машины, бросил ее вбок или вниз, или обратно, или вперед, или в разные стороны мгновенно, я не мог понять, куда, не мог понять, кто закричал так страшно: все мы сразу или сам аппарат от металлической ломающей боли.

Но стихло так же быстро, как все это случилось. Нигде не потрескались, не смялись, не разлетелись, не лопнули крошевом тонкие стены, пол и потолок. Стекла чернели по-прежнему холодно и непроглядно. Испарина туманила их. И только следы от капель змеились, текли по ним, как черные стеклянные трещины.

Мой сосед ошарашено трогал смятое о переднее сиденье лицо. Плакал испуганный мальчик. Салон гудел встревоженными голосами.

– Канальи! Все-таки шлепнулись на мою голову ни много ни мало десять килограммов.

Это сказал парень, игравший в карты, поднимая коробку с апельсинами обратно в металлическую сетку. От его слов, от уверенного голоса, буднично обыкновенных движений одного человека стало почему-то спокойнее. Люди опускались в кресла, поправляя прически, одежду, отыскивая ботинки.

– А я думаю, откуда гром такой, – съязвила бабушка сиплым, не своим голосом. – Бог тебя наказал.

– Что это? – белыми непослушными губами спросил мой сосед. – Я спал… ремни, дурак, отстегнул…

– Наверное, молния, грозовая туча, – сказал я. – Все обошлось. Гудит, слышите?

– Верно, гудит…

В салон вошла стюардесса, очень спокойная с виду, но теперь мне кажется, у нее было тогда совсем другое неузнаваемое лицо.

– Пожалуйста, пристегните ремни.

– Для чего? – не выдержал кто-то, выкрикнул нервно.

– Чтобы я за вас не беспокоилась, – ответила девушка. – Сделайте мне приятное.

– А как же гром?

– На то и небо, чтобы гром.

Я заметил ее руки. Они были сцеплены у самой груди на форменной курточке.

– Товарищи, нет ли среди вас медика? – спрашивала тихо девушка, приближаясь к нам. – Нужен врач.

– Это я, – поднялся большой полный человек.

– Пожалуйста, пройдите со мной, – попросила девушка и, не оглядываясь, ушла.

Ушла навсегда…

– Кому-то плохо, – пожалела в соседнем ряду бабушка. – Тряхнуло не дай бог…

Не сразу дошло до меня, что начал говорить в то мгновенье молчаливый наш японец. Он встал, руки у него дрожали, губы дрожали, смешивая в кучу, в неразбериху японские, английские слова.